Напарник Вертинского
На прошлой неделе на Первом канале завершился сериал «Вертинский», который с большим интересом посмотрели тысячи забайкальцев.
Мама автора этих строк, заслуженный работник культуры Читинской области Ада Леонидовна Забелина, родилась в Чите и прожила здесь всю свою долгую жизнь – без малого 96 лет. Ей было что вспомнить! Эти воспоминания вылились в книгу под названием «Жить надо талантливо». Одна из глав посвящена первому концерту, который дал на родине Александр Николаевич Вертинский, вернувшись в Советский Союз после 23-летней эмиграции. Это произошло в ноябре 1943 года в Чите.
Первый концерт на родине
В книге кинорежиссера Эльдара Рязанова «Первая встреча – последняя встреча», вышедшей в 2010 году в московском издательстве «Эксмо», есть глава «Кочевая звезда Вертинского». «Имя Александра Вертинского когда–то до революции и потом, вскоре после Отечественной войны, гремело в нашей стране; сейчас оно, к сожалению, подзабыто, – писал Эльдар Александрович. – Уже народилось несколько поколений, которые смутно представляют себе, кем же, собственно говоря, был этот самый Вертинский. Знают, что он вроде что–то пел. А ведь это был уникальный человек, прародитель того жанра, где блистали Александр Галич, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий».
К некоторым деталям биографии Вертинского мы еще вернемся, хотя они многократно описаны в различных публикациях, посвященных этому выдающемуся артисту. А пока приведем отрывок из книги моей мамы. Во время Великой Отечественной войны она окончила среднюю школу и работала помощником режиссера в Читинском драматическом театре, где состоялся первый концерт Вертинского.
«За кулисами только и было разговоров: «Вертинский приехал! Приехал Александр Вертинский с семьёй! Завтра будет выступать в нашем театре!»
И ещё я узнала, что его постоянному аккомпаниатору не разрешили приехать в Советский Союз и теперь ждут пианиста из Москвы. Назначена репетиция. Утром я примчалась в театр. Но меня ждало разочарование. Александр Николаевич распорядился, чтобы все двери в зрительный зал были закрыты и чтобы ни один человек не присутствовал на репетиции. Мелькнула мысль: а вдруг забыли закрыть балконные двери. Я помчалась наверх. Так и есть! Дверь оказалась открытой. Потихонечку села на стул и стала ждать, когда начнётся репетиция. Вот на сцену вынесли большое кресло, положили на него плед. Время шло, а Вертинский не показывался. Наконец, появился и он. Но что это? Я увидела старого, уставшего человека. Голова опущена, его знаменитые руки–птицы повисли, как плети. Вертинский тяжело опустился в кресло, закрыл ноги пледом. И снова длительная пауза. Пианист поднял крышку рояля. Раздались звуки знакомой мелодии. Александр Николаевич несколько приободрился и начал что–то тихо напевать. Этот шёпот продолжался долго, до конца репетиции…
Я даже растерялась, а ещё больше – расстроилась. Все билеты проданы, в театре переаншлаг. А какое же удовольствие получат зрители от такого исполнения? Кое–как дождалась вечера и поспешила на концерт. В зале яблоку упасть негде… Волнение в зале улеглось, погас свет. На сцену вышел конферансье. Его слова «Александр Вертинский!» потонули в шквале аплодисментов. Я со страхом ждала, что же будет дальше. И... о, чудо! Передо мной был совсем другой человек, не похожий на того, которого я видела утром. Распрямившийся, подтянутый, во фраке с бабочкой, он выглядел неподражаемо элегантно. Вертинский подождал, пока стихнут аплодисменты, и обратился к сидящим в зале. Это была исповедь, крик души. Он говорил о горести эмигрантских скитаний, о неутихающей тоске по родине и о великом счастье вновь ходить по родной земле. Зал слушал, затаив дыхание, у многих в глазах были слёзы.
Вертинский пел свои лучшие и любимые песни. Им не было конца: «Ваши пальцы», «Синеглазочка», «В синем и далёком океане», «Сероглазый король», «В степи молдаванской», «Жёлтый ангел», «Мадам, уже падают листья...». И всё было так прекрасно, так артистично. Вертинский был в ударе: ведь он пел для своих почитателей–соотечественников».
Воспоминания моей мамы очень напомнили мне впечатление, которое в те же годы произвело выступление Вертинского на Эммануила Борисовича Краснянского, который во время Отечественной войны был режиссером Московского театра сатиры: «На эстраду вышел высокий, худой, очень немолодой человек. Изысканно сшитый фрак, сияющий белизной, крахмальная сорочка и воротник, перстни на пальцах, редкие волосы, оскал, обнаруживающий поразительно, неправдоподобно сохранившиеся зубы… Всё было чуждым, не напоминавшим раннего Вертинского. Облик артиста будто был в непримиримом противоречии с его музой, репертуаром, исполнительской манерой. Так казалось. Но вот он исполнил первые, нет, уже не ариэтки, скорее, музыкальные новеллы. С его лица исчез смутивший нас отпечаток лет, или мы перестали его замечать. Впрочем, это одно и то же. Перед нами стоял большой артист своего жанра…»
Художники аккомпанемента
Вспомним слова, приведенные выше, о том, что постоянному аккомпаниатору Вертинского не разрешили приехать в Советский Союз. Между тем роль аккомпаниатора очень велика, хотя окружающим не всегда понятна значимость и сложность этой профессии.
Известный британский пианист, концертмейстер Джералд Мур, почётный член Королевской музыкальной академии, в своей книге «Пианист – аккомпаниатор» утверждал: «В самом этом слове (от французского accompagner – сопровождать) отражена спе-
цифика профессии. «Сопровождение» подразумевает ритмическую и гармоническую основу солирующему инструменту или голосу. Но недостаточно формально справиться с такой непростой задачей! Необходимо достичь художественного единения с солистом в понимании содержания исполняемого произведения».
В этом отношении аккомпаниатора можно – пусть и с некоторой натяжкой – назвать напарником певца, ведь напарник – тот, кто делает что–либо в паре, вдвоём с кем–нибудь. Если такая совместная творческая работа происходит достаточно долго, то напарник прекрасно понимает своеобразие дара солиста и следует за певцом с безукоризненной точностью. А тот привыкает, что аккомпаниатор чутко отзывается на все модуляции его голоса, и они становятся своего рода музыкальными сиамскими близнецами.
… Вертинский с семьей выехал из Шанхая четвертого октября 1943 года. За день до отъезда, в воскресенье, третьего октября, в девять часов вечера, он дал свой последний концерт в Клубе граждан СССР в Шанхае. Думается, всемирно известный исполнитель отдавал себе отчет, что ему вряд ли когда–нибудь еще удастся выступить в Китае. Поэтому для музыкального сопровождения он, конечно, пригласил далеко не случайных людей.
Кто же они? Посмотрим на афишу этого концерта: «У рояля Григорий Зингер и Георгий Ротт».
Григорий Соломонович Зингер (1913–2003) был одним из самых популярных пианистов Китая. Родился он в Харбине. Уроки музыки брал у Веры Исаевны Диллон, которая с отличием окончила Лейпцигскую консерваторию; у бывшего директора Екатеринбургского музыкального училища Бориса Матвеевича Лазарева, который, кстати, во времена Дальневосточной республики был педагогом Народной консерватории в Чите; у итальянского пианиста и дирижера Марио Пачи, сыгравшего важную роль в создании классической европейской музыки в Китае.
Григорий Зингер был солистом Шанхайского симфонического оркестра, пианистом и дирижером фабрики грамзаписи «Патэ» в Шанхае, а в интересующий нас период руководил музыкальным отделом радиостанции ТАСС «Голос Родины» в Шанхае.
Еще более колоритной фигурой был Георгий Яковлевич Ротт (1903–1985), которого в Шанхае прозвали «Жорж великолепный». Младший из восемнадцати (!) детей промышленника из Благовещенска, эмигрировавшего в Харбин, выпускник медицинского колледжа в английской миссии в Шанхае, обучившийся игре на фортепиано сначала в Харбине у бывших профессоров Московской и Петербургской консерваторий, потом в консерватории в Шанхае, он стал знаменит на всем пространстве Индокитая и Австралии. Дирижировал оркестром в Шанхайской опере, давал сольные фортепианные концерты, создал свой оркестр, исполнял с ним симфоническую, эстрадную и джазовую музыку. На рояле он играл виртуозно, всегда на память, без нот, или импровизировал.
Когда в октябре 1935 года Александр Вертинский приехал в Шанхай, у него украли портфель с нотами. Устроители концертов посоветовали ему Жоржа Ротта. Пианист пришел к певцу в гостиницу, попросил его петь и вслед за ним быстро записал ноты, а потом сел к роялю и великолепно сыграл весь репертуар. Именно Ротт аккомпанировал Вертинскому на его первых двадцати триумфальных концертах в Шанхае. Они даже жили в одном доме. Вертинский сказал в интервью русской газете: «Совершенно неожиданно мне повезло на аккомпаниатора. Это Георгий Ротт, один из лучших, когда-либо игравших со мною. Художник аккомпанемента!»
Однако и Григорий Зингер, и Георгий Ротт переехали в СССР лишь через четыре года после возвращения Александра Вертинского.
Летом 1947–го советское правительство разрешило российским эмигрантам, проживавшим в Китае, возвращаться в СССР. Людям пришлось пройти через фильтрационные лагеря и череду допросов, а потом самостоятельно устраиваться в новой для себя советской действительности.
Григорий Зингер сначала стал солистом и концертмейстером Ивановской филармонии, затем – Ансамбля советской оперы ВТО. Он концертировал как пианист–аккомпаниатор, создавал вокально–оркестровые, камерные и фортепианные произведения, романсы, музыку для радиопостановок и цирковых представлений.
«Жорж великолепный» устроился в Казани, где до самой смерти прожил в неблагоустроенной квартире со второй женой – татарской певицей. Работал он аккомпаниатором в Татарской филармонии, написал детский мюзикл «Волшебная свирель», оперу «Теща», которые долго шли в театрах страны, организовывал самодеятельные джазовые коллективы. На склоне лет, во время гастролей по БАМу, Георгий Ротт впервые за 65 лет посетил родной Благовещенск. Нашел родительский дом. Побывал в городском музее, в создании которого в 1909 году принимал участие его старший брат, присяжный поверенный Вениамин Ротт. И ничего не узнал о судьбе родных. Уже позднее выяснилось, что юрист красноярской «Заготпушнины» Вениамин Ротт и его сын Яков, топограф в краевом отделе мелиорации, были расстреляны в 1938 году.
Известно, что «Жорж великолепный» встречался с Вертинским в Москве, и они даже вместе дали два концерта. Однако Вертинский не смог устроить Ротту проживание в Москве: столица была закрыта для репатриантов. На прощание он подарил другу свою фотографию с надписью: «Одному из самых лучших – пианисту Жоржу Ротту с благодарностью и нежностью, и сожалением, что я не могу всегда работать с ним. Александр Вертинский».
Волшебная птица Феникс
…Но вернёмся в ноябрьскую Читу 1943 года, когда 54–летний Вертинский вернулся в Советский Союз с двадцатилетней красавицей–женой Лидией, тёщей Лидией Павловной и трёхмесячной дочкой Марианной.
У всемирно известного шансонье было и материальное благополучие, и публика, которая его обожала. Еще до Октябрьской революции восторженные рецензенты писали о концертах с его участием: «Но главное – Вертинский! Удивителен, неожидан, курьезен, в сущности, тот захват, который проявляет рафинированность его песенок на разношерстную, с улицы, толпу. Чуть внятные слова их – как болезненно–нежные лепестки, которые медленно осыпаются в тоскливые вечера. Как доходит их аромат до этой толпы, еще оглушенной грохочущей улицей? Но ясно, что он дурманит. Дурманит и пряностью географической экзотики, и городской экзотикой чувств, и музыкой картавого говорка, и контрастом сдержанного графического жеста. В этих ариэтках и их передаче – струйки большого дарования».
Он выступал перед русскими эмигрантами Турции, Румынии, Польши, Франции, Германии, Палестины, Америки и Китая, сменив белую маску печального Пьеро, грустного клоуна итальянской комедии, который имел огромный успех еще в предреволюционной России, на респектабельный образ господина в знаменитом концертном фраке.
Однако Вертинский мечтал вернуться домой. «Двадцать лет я живу без Родины, – писал он. – Эмиграция – большое и тяжёлое наказание. Но всякому наказанию есть предел. Даже бессрочную каторгу иногда сокращают за скромное поведение и раскаяние. Под конец эта каторга становится невыносимой. Жить вдали от Родины теперь, когда она обливается кровью, и быть бессильным ей помочь – самое ужасное».
И вот настал момент первого концерта на обретённой Родине. Очень ответственный момент! Нельзя ударить в грязь лицом. А как быть без опытного аккомпаниатора?
… В своей мемуарной книге «Синяя птица любви» (издательство «Вагриус», 2005 г.) вдова Вертинского Лидия Владимировна описала первые дни на советской земле. Но сначала – несколько слов о ней самой.
Лидия Циргвава родилась 14 апреля 1923 года в северокитайском городе Харбине, где жила её семья. Отец, Владимир Константинович Циргвава, служил в правлении КВЖД и имел советское подданство. Он скончался, когда Лидии было десять лет. Девочку воспитывала мать, домохозяйка Лидия Павловна, урождённая Фомина. Кстати, она имела забайкальские корни. «Прадед жил в Забайкалье, – сообщала в своих мемуарах Лидия Вертинская, – был зажиточным хозяином, имел сына и дочь Агриппину. Сын хозяйством не интересовался, примкнул к революционерам, а в усадьбе требовался помощник. Начали искать жениха. Выбор пал на бедного донского казака Илью. Сыграли свадьбу. Но вскоре выяснилось, что молодой муж одержим страстью к игре. В 1905 году он решил вместе с женой уехать в Америку, но его не пустили по здоровью. Семья осела в Маньчжурии, но очень тосковала на чужбине. Однажды пришло письмо от матери Ильи. Писала, что лежит при смерти. Он быстро собрался и уехал. И... не вернулся. Гораздо позже узнали, что Илья бешено гнал лошадь, та его сбросила, и он разбился насмерть».
Сергей ЗАБЕЛИН
Продолжение следует
